На отдыхе читал документальный двухтомник ("Low City, High City" + "Tokyo Rising") Сайденстикера (человек, который, в общем, не меньше самого Кавабаты виноват в его, кавабатском, Нобеле) - о том, как Эдо постепенно (и не постепенно - в результате просто пожаров, землетрясений и пожаров, а также бомбардировок и пожаров) двигался на запад и превращался в Токио. Сама книжка - как неторопливый многосерийный рассказ об очень многочисленной и разношерстной семье, где хронология выдерживается очень приблизительно, с байками, рассуждениями, повторениями, отступлениями, ну, как оно обычно бывает. Прекрасно вот, например: "Первые опыты в области электрического освещения прошли не очень удачно. Главная достопримечательность при открытии здания Центрального Телеграфа в 1878 году - электрическая лампочка - через 15 минут перегорела, оставив собравшихся в темноте". Или о революции в понятии "магазин", пришедшей с открытием универмагов - когда посетителям было разрешено не снимать обувь у входа; совершенно не приходило в голову.
Но там есть одна ясно сформулированная мысль, которая мне помогла лучше понять мое собственное отношение к развитию городов. Обсуждая послевоенное развитие Нагои (разбомбленной в пыль) и Токио (забросанного зажигалками в пепел), он отмечает, что во втором случае была "упущена возможность" переделать общий план - бульвары, парки, широкие проспекты (такой ширины, что уж, конечно, автомобильное движение на них задерживаться не будет никогда). Токио полежал в плоском виде, а потом поднялся вдоль прежних улиц - и это сохранение планировки и обеспечивает сквозную преемственность. "На проспектах в центре Нагои не чувствуешь тех, кто столетиями жил на этом месте".
Поэтому, например, в моем понимании Калининский - это замена одного города другим (как и художества Помбала в Лиссабоне, а Хаусмана - в Париже, несмотря на то, что красиво, удобно и привычно; но в этих городах я гость, мне возмущаться не пристало); тем более, что полностью следы не замели, оставили огрызки переулков, даже на северной стороне. А вот модное в новые времена изъятие здания от фасада вглубь и пристраивание баґатого кооператива - пусть, в конце концов. Осакский замок тоже вон железобетонный.
Но там есть одна ясно сформулированная мысль, которая мне помогла лучше понять мое собственное отношение к развитию городов. Обсуждая послевоенное развитие Нагои (разбомбленной в пыль) и Токио (забросанного зажигалками в пепел), он отмечает, что во втором случае была "упущена возможность" переделать общий план - бульвары, парки, широкие проспекты (такой ширины, что уж, конечно, автомобильное движение на них задерживаться не будет никогда). Токио полежал в плоском виде, а потом поднялся вдоль прежних улиц - и это сохранение планировки и обеспечивает сквозную преемственность. "На проспектах в центре Нагои не чувствуешь тех, кто столетиями жил на этом месте".
Поэтому, например, в моем понимании Калининский - это замена одного города другим (как и художества Помбала в Лиссабоне, а Хаусмана - в Париже, несмотря на то, что красиво, удобно и привычно; но в этих городах я гость, мне возмущаться не пристало); тем более, что полностью следы не замели, оставили огрызки переулков, даже на северной стороне. А вот модное в новые времена изъятие здания от фасада вглубь и пристраивание баґатого кооператива - пусть, в конце концов. Осакский замок тоже вон железобетонный.