![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
a7sharp9 День снова выдался удушливо-жаркий, шоссе проходило по дну широкой долины, и тени не было нигде. Уже дважды машины, встреченные мной по дороге, останавливались.
Водитель грузовика, загорелый до черноты, с ослепительно-белыми зубами, пригласил меня залезать в кабину, и его глаза и рот одновременно распахнулись от восторга, когда я сказал, что предпочел бы продолжать путь пешком, а автомобилист в промокшей белой рубашке даже перешел на мою сторону дороги, чтобы предложить мне банку холодной "Кока-Колы".
- Спасибо, - сказал я ему, - я не такой большой любитель.
- Я куплю вам что-нибудь другое! Что вы предпочитаете?
Пройдя еще какое-то расстояние, я наткнулся на продавщицу рыбы с одиноким передним зубом. Она сползла с насеста, устроенного из пенопластовых ящиков из-под рыбы, повернулась лицом к автомату, на который только что опиралась спиной, и приобрела из него для меня что-то другое. Напиток, ею купленный, назывался "Амброзия" - я о такой марке слышал впервые, но это и неудивительно. Новые напитки размножаются в Японии с той же скоростью, что и религиозные секты или порнофильмы, а основным аргументом в пользу товара является не его качество, цена или приносимая им польза, но бесконечно расхваливаемая троица новизны: "синтодзё" (новинка), "сингата" (новый вариант) и "синхацубаи" (новость рынка). Эти три выражения являются, по моим оценкам, единственным содержанием приблизительно двадцати процентов всей рекламы в Японии. Я бодро выхлебал "Амброзию" и запил ее старым добрым пивом, чтобы избавиться от вкуса во рту.
- В такую жару по дороге тащиться, да еще без шляпы, вот глупость, - сказала продавщица, воздвигаясь обратно на ящики и ощупывая зуб мягкой верхней губой. - Я бы на твоем месте ехала на поезде. Через двадцать пять минут следующий. Вот по этой улице, и придешь к станции. На автобусе не езжай, сдерут вдвое. А шляпу все равно достань.
Я объяснил, что собираюсь идти пешком.
- Ну, если так, то на станциях хорошо спать, - сообщила она, явно делясь со мной личным опытом. - На станциях никто не тревожит, разве что комары. Купи себе от них ароматную лимонную палочку да пачку спичек, зажжешь, и можешь укладываться. Только родным позвони сначала, а то они волноваться станут. И шляпу не забудь.
Этот монолог в целом был гораздо осмысленнее, чем направленный в мою сторону пятью минутами раньше - молодой человек в комбинезоне высунулся из гаража и долго вопил мне вслед: "Хэррооо! Хэррооо! Хэррооо!", противным пронзительным фальцетом, чтобы как можно больше походить на забавного чужеземца. Много лет назад, когда я только начинал свои долгие прогулки по Японии, такого рода встречи подстерегали меня ежедневно, и меня долго мучил вопрос, какая именно от меня ожидалась в этом случае реакция. В последнее же время они стали значительно реже, хотя то там, то здесь попадались индивидуумы, сопротивляющиеся течению прогресса - как, вероятно, горстка неандертальцев в свое время пережила появление Homo Sapiens. Но долго им теперь уже не протянуть. Иностранцы в Японии больше не обладают необходимыми качествами, привлекающими внимание - мы не новинка, не свежий вариант и не впервые на рынке.
Передо мной острыми угрожающими силуэтами поднимались горы, разделяющие провинции Миядзаки и Кумамото, и я вспомнил, что именно в тех местах, в направлении которых я ковылял, пехотинцы Сил Самообороны проводят тренировки на одиночное выживание. На лужайках по бокам шоссе пенсионеры под зонтиками шлепали молотками по крокетным шарам. Пугалами на окрестных полях служили фанерные фигурки коршунов; каждое перышко аккуратно выписано черным. Через каждые несколько сот метров дорожные знаки напоминали мне, что я топчу "Синва кайдо", Дорогу Легенд и Преданий.
В пять часов пополудни я сидел на диване в фойе единственного рёкана в селении Кавадзуру, облаченный в легкое хлопковое кимоно, потягивал пиво, печально размышлял, что за день мне удалось одолеть всего шестнадцать километров, и слушал, как стиральная машина, зверея, наращивала обороты, пытаясь справиться с засохшей глиной, которая налипла на мои штаны, пока я на карачках обследовал глинистые берега реки Гокасэ в безрезультатных поисках удобного спуска к воде, чтобы позволить ногам немного отмокнуть. Если следовать японской традиции, согласно которой мои путешествия мне полагалось запечатлеть в семнадцатислоговых куплетах, то в значительной части моих стихотворений наверняка фигурировали бы пиво и стиральные машины:
Звякнет бутылка.
Я за стиркой хромаю
Вечером летним.
На самом деле среди причин того, что я прошел вместо обычных тридцати с лишним километров шестнадцать, можно было назвать и усталость, и 34-градусное пекло, и роковое озарение, что из-за изгибов новых дорог, которым мне приходилось следовать, расстояние, пройденное Сайго по прямым тропам, можно без колебаний удваивать, и то, что топать по такой оживленной дороге, как шоссе №218, было крайне неприятно, но у меня не было иного выбора, кроме как продолжать тащиться вдоль нее до самой Такатино, в сорока километрах отсюда, и, наконец, то, что, едва выбравшись, оскальзываясь, на дорогу после весьма грязного знакомства с речными берегами, я немедленно наткнулся на единственный в округе магазин, радовавший посетителя бочковым пивом и замороженными в холодильнике кружками.
В Японии у небольших винных лавок по деревням сохранилась еще милая привычка позволять посетителям употреблять приобретенные напитки, не отходя от кассы (хотя они и не обладают разрешением, необходимым для открытия бара), и даже, как правило, предоставлять для этого закуток, где можно присесть и заодно собрать совершенно незаменимую информацию об окрестностях. Обезвоживание - страшный бич идущего, особенно на длинные дистанции, и с этой опасностью я всегда предпочитал схлестнуться в честном бою. Но когда была издана моя первая книга, о походе по Японии из конца в конец, литературный обозреватель одной из газет игриво охарактеризовал ее как "дорогу из бара в бар длиной в две тысячи миль", и, если честно, подобное описание меня задело. Этот обозреватель совершенно не принял во внимание тот факт, что периодически вваливаться в винные магазины, а особенно в такие, в которых бочковое пиво наливают в охлажденные емкости, совершенно необходимо по причинам отнюдь не эпикурейского склада, а в интересах науки, как исторической, так и социологической.
В магазине над рекой Гокасэ я узнал, например, что заведение это было старинным и уважаемым, стояло на этом месте уже шестьдесят лет, и что дядя жены владельца по материнской линии был не кто иной, как мэр поселка Мороцука, того самого, где Сайго и провел ночь с 23 на 24 августа, в доме человека по имени Фудзимото Цуидзабуро, изнурительным броском преодолев накануне перевал Нанацуяма. Именно такой информации я и жаждал. Я сбросил башмаки и заказал вторую кружку.
Пивная стойка пошаливала, давала слишком много пены (как правило, в Японии "пошаливала" относилось бы к прямо противоположной ситуации - высота пенного столба в кружке аккуратно подгоняется, пока не составит треть от ее объема), и хозяйка провела пять минут на телефоне, выговаривая нехорошие слова в ухо поставщика пивной аппаратуры. Мне она пояснила, что ей совершенно необходимо привести устройство в полный порядок до наступления вечера, потому что именно в это время случался основной наплыв посетителей, заворачивавших сюда по дороге с работы. По четыре, а то и по пять кружек выпивали, и многие после этого совсем не могли вести машины.
К прибытию следующей кружки я снял еще и носки.
Хозяин, худой мужчина с открытой грудью и глубоким шрамом у правой брови, присоединился к растущему сообществу местных знатоков, считавших, что я неправильно одет.
- Вот какие тебе нужны, - сказал он, указывая на свои ноги, обутые в парусиновые башмаки с отдельным большим пальцем, на резиновой подошве и с пристегнутыми гамашами, которые должны были поддерживать икры на горных дорогах. - В них нога использует естественную энергию.
Очень разумная обувь, согласился я. Как только его жена слезла с телефона, он немедленно набрал номер ближайшего магазина рабочей одежды и осведомился, какой среди всех парусиновых башмаков с отдельным большим пальцем, на резиновой подошве и с пристегнутыми гамашами, у них имелся в наличии наибольший размер.
Двадцать семь с половиной сантиметров, было ему ответом.
- Не годится, - вздохнул я. - Мне требуется никак не меньше, чем двадцать восемь.
- Двадцать восемь! - воззвал он. - Неужели не найдется двадцать восемь?
Не раньше, чем через две недели, объяснили ему. Надо выписывать с центральной базы. Придавленный весом колоссального разочарования, он опустил трубку и сел, сгорбившись и вперив взгляд в раздельные большие пальцы своих башмаков. Чтобы его немного развеселить, я спросил еще кружку пива, вытянул ноги и продемонстрировал ему свои многочисленные мозоли.
<== Раньше *** К оглавлению *** Дальше ==>
Водитель грузовика, загорелый до черноты, с ослепительно-белыми зубами, пригласил меня залезать в кабину, и его глаза и рот одновременно распахнулись от восторга, когда я сказал, что предпочел бы продолжать путь пешком, а автомобилист в промокшей белой рубашке даже перешел на мою сторону дороги, чтобы предложить мне банку холодной "Кока-Колы".
- Спасибо, - сказал я ему, - я не такой большой любитель.
- Я куплю вам что-нибудь другое! Что вы предпочитаете?
Пройдя еще какое-то расстояние, я наткнулся на продавщицу рыбы с одиноким передним зубом. Она сползла с насеста, устроенного из пенопластовых ящиков из-под рыбы, повернулась лицом к автомату, на который только что опиралась спиной, и приобрела из него для меня что-то другое. Напиток, ею купленный, назывался "Амброзия" - я о такой марке слышал впервые, но это и неудивительно. Новые напитки размножаются в Японии с той же скоростью, что и религиозные секты или порнофильмы, а основным аргументом в пользу товара является не его качество, цена или приносимая им польза, но бесконечно расхваливаемая троица новизны: "синтодзё" (новинка), "сингата" (новый вариант) и "синхацубаи" (новость рынка). Эти три выражения являются, по моим оценкам, единственным содержанием приблизительно двадцати процентов всей рекламы в Японии. Я бодро выхлебал "Амброзию" и запил ее старым добрым пивом, чтобы избавиться от вкуса во рту.
- В такую жару по дороге тащиться, да еще без шляпы, вот глупость, - сказала продавщица, воздвигаясь обратно на ящики и ощупывая зуб мягкой верхней губой. - Я бы на твоем месте ехала на поезде. Через двадцать пять минут следующий. Вот по этой улице, и придешь к станции. На автобусе не езжай, сдерут вдвое. А шляпу все равно достань.
Я объяснил, что собираюсь идти пешком.
- Ну, если так, то на станциях хорошо спать, - сообщила она, явно делясь со мной личным опытом. - На станциях никто не тревожит, разве что комары. Купи себе от них ароматную лимонную палочку да пачку спичек, зажжешь, и можешь укладываться. Только родным позвони сначала, а то они волноваться станут. И шляпу не забудь.
Этот монолог в целом был гораздо осмысленнее, чем направленный в мою сторону пятью минутами раньше - молодой человек в комбинезоне высунулся из гаража и долго вопил мне вслед: "Хэррооо! Хэррооо! Хэррооо!", противным пронзительным фальцетом, чтобы как можно больше походить на забавного чужеземца. Много лет назад, когда я только начинал свои долгие прогулки по Японии, такого рода встречи подстерегали меня ежедневно, и меня долго мучил вопрос, какая именно от меня ожидалась в этом случае реакция. В последнее же время они стали значительно реже, хотя то там, то здесь попадались индивидуумы, сопротивляющиеся течению прогресса - как, вероятно, горстка неандертальцев в свое время пережила появление Homo Sapiens. Но долго им теперь уже не протянуть. Иностранцы в Японии больше не обладают необходимыми качествами, привлекающими внимание - мы не новинка, не свежий вариант и не впервые на рынке.
Передо мной острыми угрожающими силуэтами поднимались горы, разделяющие провинции Миядзаки и Кумамото, и я вспомнил, что именно в тех местах, в направлении которых я ковылял, пехотинцы Сил Самообороны проводят тренировки на одиночное выживание. На лужайках по бокам шоссе пенсионеры под зонтиками шлепали молотками по крокетным шарам. Пугалами на окрестных полях служили фанерные фигурки коршунов; каждое перышко аккуратно выписано черным. Через каждые несколько сот метров дорожные знаки напоминали мне, что я топчу "Синва кайдо", Дорогу Легенд и Преданий.
В пять часов пополудни я сидел на диване в фойе единственного рёкана в селении Кавадзуру, облаченный в легкое хлопковое кимоно, потягивал пиво, печально размышлял, что за день мне удалось одолеть всего шестнадцать километров, и слушал, как стиральная машина, зверея, наращивала обороты, пытаясь справиться с засохшей глиной, которая налипла на мои штаны, пока я на карачках обследовал глинистые берега реки Гокасэ в безрезультатных поисках удобного спуска к воде, чтобы позволить ногам немного отмокнуть. Если следовать японской традиции, согласно которой мои путешествия мне полагалось запечатлеть в семнадцатислоговых куплетах, то в значительной части моих стихотворений наверняка фигурировали бы пиво и стиральные машины:
Звякнет бутылка.
Я за стиркой хромаю
Вечером летним.
На самом деле среди причин того, что я прошел вместо обычных тридцати с лишним километров шестнадцать, можно было назвать и усталость, и 34-градусное пекло, и роковое озарение, что из-за изгибов новых дорог, которым мне приходилось следовать, расстояние, пройденное Сайго по прямым тропам, можно без колебаний удваивать, и то, что топать по такой оживленной дороге, как шоссе №218, было крайне неприятно, но у меня не было иного выбора, кроме как продолжать тащиться вдоль нее до самой Такатино, в сорока километрах отсюда, и, наконец, то, что, едва выбравшись, оскальзываясь, на дорогу после весьма грязного знакомства с речными берегами, я немедленно наткнулся на единственный в округе магазин, радовавший посетителя бочковым пивом и замороженными в холодильнике кружками.
В Японии у небольших винных лавок по деревням сохранилась еще милая привычка позволять посетителям употреблять приобретенные напитки, не отходя от кассы (хотя они и не обладают разрешением, необходимым для открытия бара), и даже, как правило, предоставлять для этого закуток, где можно присесть и заодно собрать совершенно незаменимую информацию об окрестностях. Обезвоживание - страшный бич идущего, особенно на длинные дистанции, и с этой опасностью я всегда предпочитал схлестнуться в честном бою. Но когда была издана моя первая книга, о походе по Японии из конца в конец, литературный обозреватель одной из газет игриво охарактеризовал ее как "дорогу из бара в бар длиной в две тысячи миль", и, если честно, подобное описание меня задело. Этот обозреватель совершенно не принял во внимание тот факт, что периодически вваливаться в винные магазины, а особенно в такие, в которых бочковое пиво наливают в охлажденные емкости, совершенно необходимо по причинам отнюдь не эпикурейского склада, а в интересах науки, как исторической, так и социологической.
В магазине над рекой Гокасэ я узнал, например, что заведение это было старинным и уважаемым, стояло на этом месте уже шестьдесят лет, и что дядя жены владельца по материнской линии был не кто иной, как мэр поселка Мороцука, того самого, где Сайго и провел ночь с 23 на 24 августа, в доме человека по имени Фудзимото Цуидзабуро, изнурительным броском преодолев накануне перевал Нанацуяма. Именно такой информации я и жаждал. Я сбросил башмаки и заказал вторую кружку.
Пивная стойка пошаливала, давала слишком много пены (как правило, в Японии "пошаливала" относилось бы к прямо противоположной ситуации - высота пенного столба в кружке аккуратно подгоняется, пока не составит треть от ее объема), и хозяйка провела пять минут на телефоне, выговаривая нехорошие слова в ухо поставщика пивной аппаратуры. Мне она пояснила, что ей совершенно необходимо привести устройство в полный порядок до наступления вечера, потому что именно в это время случался основной наплыв посетителей, заворачивавших сюда по дороге с работы. По четыре, а то и по пять кружек выпивали, и многие после этого совсем не могли вести машины.
К прибытию следующей кружки я снял еще и носки.
Хозяин, худой мужчина с открытой грудью и глубоким шрамом у правой брови, присоединился к растущему сообществу местных знатоков, считавших, что я неправильно одет.
- Вот какие тебе нужны, - сказал он, указывая на свои ноги, обутые в парусиновые башмаки с отдельным большим пальцем, на резиновой подошве и с пристегнутыми гамашами, которые должны были поддерживать икры на горных дорогах. - В них нога использует естественную энергию.
Очень разумная обувь, согласился я. Как только его жена слезла с телефона, он немедленно набрал номер ближайшего магазина рабочей одежды и осведомился, какой среди всех парусиновых башмаков с отдельным большим пальцем, на резиновой подошве и с пристегнутыми гамашами, у них имелся в наличии наибольший размер.
Двадцать семь с половиной сантиметров, было ему ответом.
- Не годится, - вздохнул я. - Мне требуется никак не меньше, чем двадцать восемь.
- Двадцать восемь! - воззвал он. - Неужели не найдется двадцать восемь?
Не раньше, чем через две недели, объяснили ему. Надо выписывать с центральной базы. Придавленный весом колоссального разочарования, он опустил трубку и сел, сгорбившись и вперив взгляд в раздельные большие пальцы своих башмаков. Чтобы его немного развеселить, я спросил еще кружку пива, вытянул ноги и продемонстрировал ему свои многочисленные мозоли.
<== Раньше *** К оглавлению *** Дальше ==>