![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
a7sharp9На дороге вблизи Сакамото мне повстречалась женщина, которая спросила, не американец ли я, а потом объяснила, что умеет различать людей с Запада, только поглядев на их лица.
- Могу отличить англичан от американцев, - заявила она, - и от русских, и немцев.
Впрочем, объяснить, что же именно в наших лицах выдавало нас с головой, она отказалась.
- А почему вы тогда решили, что я американец? - поинтересовался я.
- Потому что вы - профессор в университете, - загадочно ответила она, и растворилась в надвигающейся непогоде.
Тайфун №13, который до сих пор ограничивал свою деятельность пируэтами на месте, за ночь передвинулся вглубь Миядзаки и принялся выделывать свой, метеорологический вариант летки-енки. На фотографии со спутника в утренних новостях он выглядел огромным, и во время первого, нежного с ним знакомства я карабкался на перевал Иибоси, высотой в 1023 метра. Встречный школьник глубоко и молча поклонился мне. Я задержался в последнем магазине перед перевалом, где еще можно было выпить пива. Пожилая, мрачная, краснолицая женщина поведала мне на непроходимом диалекте запутанную историю об уважаемом человеке из большого города в Миядзаки, который проходил как-то этими местами и остановился около одного дома спросить воды, но хозяевам дома не понравилось, как он выглядит, и они ему ничего не вынесли. В отместку он забрал у них гигантский редис, и потому-то в Миядзаки так обильно (или так скудно) этот редис теперь и растет. Я ничего не понял и попросил повторить, но она замолчала, вымыла огурец, завернула щепотку соли в обрывок бумаги и торжественно выдала мне это в дорогу.
- В Миянохара, в храме, - сказала она на прощанье, - тебе покажут, где Сайго Такамори сел и выкурил трубку. Бамбуковую трубку. Выкурил бамбуковую трубку...
К одиннадцати дождь полил всерьез. По холмам стелился черный туман, поднялся сильный ветер, а небо превратилось в безнадежно смазанный отпечаток. Перевала я достиг в двадцать минут первого, и съел свой огурец под дождем и каменной табличкой, родной сестрой той, что я видел в храме - она отмечала еще одно место, где Сайго присел отдохнуть и, вполне возможно, выкурить бамбуковую трубку. Две собаки, черная и рыжая, прибились ко мне на вершине и шли за мной вниз, рыжая - у ноги, а черная чуть поодаль, поглядывая на меня с подозрением. Обе они были в ошейниках, и выглядели так, будто знают, что делают, хотя прошел почти час, прежде чем мы вместе добрались до следующего магазина со спиртным, уже в деревне Иибоси, и укрылись в нем от дождя. Здесь хозяйка принялась названивать всем подряд, пытаясь разыскать хозяев собак; впрочем, это оказалось излишним, потому что к ним вскорости присоединился энергичный белый терьер, который с лаем выгнал их на мокрую дорогу, где они занялись леткой-енкой в собачьем изложении.
Сайго провел ночь в Мороцука, крупном селении на реке Мими, в двадцати километрах дальше по дороге; муж хозяйки магазина работал там в городской управе, и он был одним из самых активных подписчиков во время сбора денег на памятную доску Сайго, ту, что на перевале, сказала она. Я спросил ее, есть ли в Мороцука рёкан. Она ответила, что их там пять и, желая подкрепить меня чем-то в моих скитаниях, предложила мне большую банку меда, от которой я отказался. Таким образом, хотя дождь и продолжал усиливаться весь остаток этого тоскливого дня, а к развилке пустынной дороги у реки на окраине Мороцука я доплёлся только к шести, по крайней мере я был уверен, что место для ночлега я найду без труда. Первый рёкан из встреченных мне был набит под завязку сезонными рабочими, которые занимались укреплением речного берега. Второй находился в состоянии затянувшегося санитарного дня. В третьем на мои крики никто не отозвался, и случившийся мимо школьник сказал мне, что сам он не местный, а потому не знает, есть ли кто-нибудь дома или нет, после чего удалился, весело хихикая. В четвертом дверь открыла женщина с полным ртом риса; она сказала, чтобы я уходил, потому что у них выходной. Скитания между ними добавили еще пару километров к тем сорока, которые я отмерил с утра; ощущение было такое, словно мои ноги кто-то исполосовал колючей проволокой. Но на пороге пятого, который к тому же служил и рестораном, меня, давясь от смеха, встретили две женщины - и вынесли мне пива, пока я сидел в дверях, стаскивая с себя мокрую одежду. Вообще мое прибытие явно доставило им огромное количество веселья.
С потолка темного коридора у моей комнаты свисала огромная модель истребителя времен Второй Мировой, сделанная из бальсы. Пока я поедал ужин, хозяин гостиницы, худой, морщинистый мужчина в белой рубахе с захватанным воротником, зашел в мою комнату, неся в руках наполовину выпитый стакан сётю, выбрал себе из кучи под окном подушку поудобнее, уселся на нее за низкий столик напротив меня и не сводил с меня глаз, смоля одну за другой сигареты. Говорил он немного, но объяснил мне, что счел своим долгом прийти и лично посмотреть на первого иностранца, который остановился на ночь в его рёкане - и, насколько ему было известно, вообще в селении Мороцука.
Я доел и выложил на стол свою карту. О, конечно, ему знакома дорога, по которой Сайго ушел наутро после проведенной в деревне ночи, хотя на уроках истории в школе им рассказывали противоречивые истории об этом событии. К этому времени, сказал ему учитель, мятежники передвигались скорее всего небольшими группами, человек по восемь-десять, и разные группы отправились разными тропами, чтобы избежать опасности быть захваченными всем вместе. Но дорога, которая вела на перевал к востоку от горы Симидзу, не изменилась с тех пор, и Сайго, особенно если его несли в паланкине, несомненно выбрал именно ее.
Проходима ли она сейчас? В хорошую погоду - вполне, хотя даже в лучшие дни идти по ней скользко и довольно опасно. А в такой-то дождь, по его мнению, там черт ногу сломит, тем более что дождь прекращаться не собирался.
За ночь дождь перешел в неистовую грозу; всполохи освещали стены моей комнаты, и только рассвет смог прогнать их, растворив в своем бледном мареве. В шесть утра я притащился к телевизору посмотреть последние известия. Глаз тайфуна достиг Окинавы; всей западной части страны прочили затопления и оползни. Я ковырялся в своем завтраке - вяленая рыба и суп с тофу, а дождь барабанил по стеклу, не давая никакого намека на то, что он собирается ослабнуть. В десять я застегнул себя в удушливый нейлон и вышел за дверь. Жена хозяина, провожая меня, сказала с серьезным видом:
- Подумать только, какую прекрасную память вы унесете с собой: пройти тридцать километров через перевал, где никто не ходит, да еще в самый сильный тайфун за весь год.
<== Раньше *** К оглавлению ***
- Могу отличить англичан от американцев, - заявила она, - и от русских, и немцев.
Впрочем, объяснить, что же именно в наших лицах выдавало нас с головой, она отказалась.
- А почему вы тогда решили, что я американец? - поинтересовался я.
- Потому что вы - профессор в университете, - загадочно ответила она, и растворилась в надвигающейся непогоде.
Тайфун №13, который до сих пор ограничивал свою деятельность пируэтами на месте, за ночь передвинулся вглубь Миядзаки и принялся выделывать свой, метеорологический вариант летки-енки. На фотографии со спутника в утренних новостях он выглядел огромным, и во время первого, нежного с ним знакомства я карабкался на перевал Иибоси, высотой в 1023 метра. Встречный школьник глубоко и молча поклонился мне. Я задержался в последнем магазине перед перевалом, где еще можно было выпить пива. Пожилая, мрачная, краснолицая женщина поведала мне на непроходимом диалекте запутанную историю об уважаемом человеке из большого города в Миядзаки, который проходил как-то этими местами и остановился около одного дома спросить воды, но хозяевам дома не понравилось, как он выглядит, и они ему ничего не вынесли. В отместку он забрал у них гигантский редис, и потому-то в Миядзаки так обильно (или так скудно) этот редис теперь и растет. Я ничего не понял и попросил повторить, но она замолчала, вымыла огурец, завернула щепотку соли в обрывок бумаги и торжественно выдала мне это в дорогу.
- В Миянохара, в храме, - сказала она на прощанье, - тебе покажут, где Сайго Такамори сел и выкурил трубку. Бамбуковую трубку. Выкурил бамбуковую трубку...
К одиннадцати дождь полил всерьез. По холмам стелился черный туман, поднялся сильный ветер, а небо превратилось в безнадежно смазанный отпечаток. Перевала я достиг в двадцать минут первого, и съел свой огурец под дождем и каменной табличкой, родной сестрой той, что я видел в храме - она отмечала еще одно место, где Сайго присел отдохнуть и, вполне возможно, выкурить бамбуковую трубку. Две собаки, черная и рыжая, прибились ко мне на вершине и шли за мной вниз, рыжая - у ноги, а черная чуть поодаль, поглядывая на меня с подозрением. Обе они были в ошейниках, и выглядели так, будто знают, что делают, хотя прошел почти час, прежде чем мы вместе добрались до следующего магазина со спиртным, уже в деревне Иибоси, и укрылись в нем от дождя. Здесь хозяйка принялась названивать всем подряд, пытаясь разыскать хозяев собак; впрочем, это оказалось излишним, потому что к ним вскорости присоединился энергичный белый терьер, который с лаем выгнал их на мокрую дорогу, где они занялись леткой-енкой в собачьем изложении.
Сайго провел ночь в Мороцука, крупном селении на реке Мими, в двадцати километрах дальше по дороге; муж хозяйки магазина работал там в городской управе, и он был одним из самых активных подписчиков во время сбора денег на памятную доску Сайго, ту, что на перевале, сказала она. Я спросил ее, есть ли в Мороцука рёкан. Она ответила, что их там пять и, желая подкрепить меня чем-то в моих скитаниях, предложила мне большую банку меда, от которой я отказался. Таким образом, хотя дождь и продолжал усиливаться весь остаток этого тоскливого дня, а к развилке пустынной дороги у реки на окраине Мороцука я доплёлся только к шести, по крайней мере я был уверен, что место для ночлега я найду без труда. Первый рёкан из встреченных мне был набит под завязку сезонными рабочими, которые занимались укреплением речного берега. Второй находился в состоянии затянувшегося санитарного дня. В третьем на мои крики никто не отозвался, и случившийся мимо школьник сказал мне, что сам он не местный, а потому не знает, есть ли кто-нибудь дома или нет, после чего удалился, весело хихикая. В четвертом дверь открыла женщина с полным ртом риса; она сказала, чтобы я уходил, потому что у них выходной. Скитания между ними добавили еще пару километров к тем сорока, которые я отмерил с утра; ощущение было такое, словно мои ноги кто-то исполосовал колючей проволокой. Но на пороге пятого, который к тому же служил и рестораном, меня, давясь от смеха, встретили две женщины - и вынесли мне пива, пока я сидел в дверях, стаскивая с себя мокрую одежду. Вообще мое прибытие явно доставило им огромное количество веселья.
С потолка темного коридора у моей комнаты свисала огромная модель истребителя времен Второй Мировой, сделанная из бальсы. Пока я поедал ужин, хозяин гостиницы, худой, морщинистый мужчина в белой рубахе с захватанным воротником, зашел в мою комнату, неся в руках наполовину выпитый стакан сётю, выбрал себе из кучи под окном подушку поудобнее, уселся на нее за низкий столик напротив меня и не сводил с меня глаз, смоля одну за другой сигареты. Говорил он немного, но объяснил мне, что счел своим долгом прийти и лично посмотреть на первого иностранца, который остановился на ночь в его рёкане - и, насколько ему было известно, вообще в селении Мороцука.
Я доел и выложил на стол свою карту. О, конечно, ему знакома дорога, по которой Сайго ушел наутро после проведенной в деревне ночи, хотя на уроках истории в школе им рассказывали противоречивые истории об этом событии. К этому времени, сказал ему учитель, мятежники передвигались скорее всего небольшими группами, человек по восемь-десять, и разные группы отправились разными тропами, чтобы избежать опасности быть захваченными всем вместе. Но дорога, которая вела на перевал к востоку от горы Симидзу, не изменилась с тех пор, и Сайго, особенно если его несли в паланкине, несомненно выбрал именно ее.
Проходима ли она сейчас? В хорошую погоду - вполне, хотя даже в лучшие дни идти по ней скользко и довольно опасно. А в такой-то дождь, по его мнению, там черт ногу сломит, тем более что дождь прекращаться не собирался.
За ночь дождь перешел в неистовую грозу; всполохи освещали стены моей комнаты, и только рассвет смог прогнать их, растворив в своем бледном мареве. В шесть утра я притащился к телевизору посмотреть последние известия. Глаз тайфуна достиг Окинавы; всей западной части страны прочили затопления и оползни. Я ковырялся в своем завтраке - вяленая рыба и суп с тофу, а дождь барабанил по стеклу, не давая никакого намека на то, что он собирается ослабнуть. В десять я застегнул себя в удушливый нейлон и вышел за дверь. Жена хозяина, провожая меня, сказала с серьезным видом:
- Подумать только, какую прекрасную память вы унесете с собой: пройти тридцать километров через перевал, где никто не ходит, да еще в самый сильный тайфун за весь год.
<== Раньше *** К оглавлению ***