(no subject)

В Стокгольме +30. За столик перед старейшим кафе в городе плюхается, бормоча извинения, грузный, потеющий швед; растительность, переместившаяся с макушки в бороду, мятый серый костюм и пьяноват не то с утра, не то со вчерашнего вечера. Роется в карманах, задевает случайно свой кофе, заливает блюдце. Извлекает наконец что-то вроде пустого кожаного кисета и странноватый столбик в бумаге. Начинает его разворачивать, столбик звякает и рассыпается пятикроновыми серебряными кружочками.

Смотрю, как он в несколько приемов опускается покорно за ними на брусчатку, и только тут доходит. Это инфляция.

То есть, Лиллебрур съехал с родительской вазастанской квартиры, и Карлсон, порядком потрепанный жизнью, прилетает теперь, получив месячное пособие банковскими упаковками мелочи, за kanelbullar, любимыми плюшками, к Сундбергу на Железную площадь. По-прежнему расплачиваясь новенькой кругленькой монеткой из кожаного кошелечка с завязками.

Просто эре никаких давно уже нет.