А вот и продолжение Кавафиса. Недолго размышляли сенаторы и автократор, что же теперь делать, раз варваров никаких нет. Одной ночи как раз и хватило.

Как - что? Да то же самое. Все-таки какое-то решение.

Я даже думаю, что может быть, это не полностью паника, и они теоретически закладывались на такой вариант. Что варваров не только нет, но и даже придумать их убедительно не выходит. Что тактика, просчитанная на себе подобных, наткнется на их отсутствие. И это - признание, как ни крути.

the object of torture is torture

И вот еще что. Про власть. Я был неправ. Она не сама по себе развращает. А абсолютная – да где ж ее в наше время найти; последний раз она была, думаю, у Калигулы из пьесы Камю.

В кусок говна человека превращает привычка к власти. Только она и дает весь знакомый спектр – от "да ты понимаешь, с кем говоришь", через игру в кегли по встречке, и до массового убийства единогласно, чтобы ни один не дрогнул. Ни один. Привычка, и ужас возможной потери. Немыслимость потери.

А когда произошел этот лексический сдвиг, от права на защиту русских (граждан) к праву на защиту русских (говорящих на языке)? Я как-то не отследил момент. В Осетии все-таки сначала паспорта раздавали, а тут наобещали, вытащили только этих беркутовцев покрасоваться и все пшиком кончилось.

Это же, в общем, революционное открытие в области международных отношений, нет? Прорыв, в натуре. Гёте-институт тогда, например, становится орудием внешней политики; достаточно народу на втором уровне – и вперед, Германия присоединяет Италию, скажем, как только те вотум недоверия в парламенте проголосуют (то есть, на следующей неделе). Уж молчу про Стогов фэмили, это просто диверсия.

Было такое понятие у нас на военной кафедре, "язык вероятного противника". Как "чувство глубокого удовлетворения".