Моя запись про интервью Бродского (сделанная кое-как в телефоне со второго этаже кафе "Корона и копье" в центре Гёттингена; слова приходилось экономить - видимо, в ущерб ясности) вызвала небольшую дискуссию, в которой, в частности, Вознесенский соседствовал с Маяковским.

Маяковского я люблю очень, и этим соседством даже немного обижен. Он - один из самых значительных русских поэтов. Объясняется кажущийся парадокс исходя ровно из того же постулата - что мера поэта ровно в том, каким оказался его вклад в язык.

Маяковский не был гением - вернее, был им только в смысле расхожего mot Эдисона об одном проценте вдохновения и девяноста девяти употения. Его не оттрепливала ахматовская лихорадка, он не токовал пастернаком и не задыхался цветаевой; он твердо знал, что стихи надобно делать, то есть, телегу языка пер более-менее на горбу, взвалив на себя и не разбирая дороги, потому что другого способа не знал ("этим и интересен"). И коренное, принципиальное, абсолютное отличие его от Вознесенского - что его усилиями она оказалась сдвинута: невозможно сейчас писать на русском стихи так, будто Маяковского на свете не было, даже если забыть про "лесенку" (на самом деле, уникальным образом, Маяковских было двое, дореволюционный лирик и советский агитатор, и оба они - поэты по модулю языка, но это не существенно для целей настоящей записи); дальнейшее развитие происходило уже с нового места, куда основание, из которого растет поэзия, было им отпихнуто.

Наш же герой, как только было снято постоянное тупое давление социалистической шизофрении и слетел мутный морок "нового советского человека", немедленно исчез - как исчезли до него, вместе с породившими их обстоятельствами, Северянин и Бурлюк (к примеру). На нем (и на них) ничего не растет. Можно спорить о том, был ли он поэтом тогда, то есть, существовал ли (реальный, не мифический) набор условий (пусть и не выполненных), при которых это мог бы оказаться не мертвый тупик - тут вопрос открытый, я воздержусь сейчас на его тему высказываться, но факт в том, что (с моей точки зрения - к счастью, но это всего лишь персональное мнение) язык, растянутый его усилиями, спружинил в прежнее состояние; никто из поэтов (то есть, повторяясь в несчетный раз, прорабов перестройки орудий языка, а не забавляющихся рифмованными строчками) не пишет так, как пишет, из-за влияния, оказанного на язык Вознесенским.