(no subject)

В книге Пратчетта "Thud!" к географии славного города на реке добавляется переулок под названием Empirical Crescent. Застроенный мастером выворачивания законов физики Джонсоном, он отличается от прочих улиц некоторой нестандартностью - в частности, никогда не понятно, куда попадешь, войдя в дверь определенного дома (потому что известно, например, что вид из окна первого этажа дома номер 3 на самом деле соответствует тому, что должен наблюдать обитатель третьего этажа в доме номер 9, а дым из трубы в доме 19 идет, когда в столовой дома 2 зажигают камин).

В программе I'm Sorry I Haven't A Clue на радио BBC4 ведущие уже много лет предлагают приглашенным гостям сыграть с ними в игру Mornington Crescent (названную так в честь станции лондонского метро), цель которой - первым назвать эту станцию, следуя некоторым правилам путешествия по системе подземки, каковые правила никогда не раскрываются, и более того, постоянно дополняются и изменяются (и, таким образом, ходы, ранее приводившие к нужному результату, перестают работать или начинают этим правилам противоречить).

(no subject)

В книге Пратчетта "Thud!" к географии славного города на реке добавляется переулок под названием Empirical Crescent. Застроенный мастером выворачивания законов физики Джонсоном, он отличается от прочих улиц некоторой нестандартностью - в частности, никогда не понятно, куда попадешь, войдя в дверь определенного дома (потому что известно, например, что вид из окна первого этажа дома номер 3 на самом деле соответствует тому, что должен наблюдать обитатель третьего этажа в доме номер 9, а дым из трубы в доме 19 идет, когда в столовой дома 2 зажигают камин).

В программе I'm Sorry I Haven't A Clue на радио BBC4 ведущие уже много лет предлагают приглашенным гостям сыграть с ними в игру Mornington Crescent (названную так в честь станции лондонского метро), цель которой - первым назвать эту станцию, следуя некоторым правилам путешествия по системе подземки, каковые правила никогда не раскрываются, и более того, постоянно дополняются и изменяются (и, таким образом, ходы, ранее приводившие к нужному результату, перестают работать или начинают этим правилам противоречить).

(no subject)

15 августа 1945 года по радио в Японии была проиграна пластинка с записанной немного ранее речью императора Сёва (тогда известного под своим личным именем, Хирохито). Император сообщил, что принимает условия капитуляции.

Для большинства японцев это был первый и единственный раз, когда они услышали голос императора (собственно, до тех пор, за всю историю, Божественные Сыновья Аматэрасу никогда не опускались до прямого обращения к простолюдинам). Но для того же большинства эта речь была едва понятной. Император говорил на придворном японском - языке, который не развивался со средних веков (в каком-то смысле, он является четвертым "уровнем вежливости"). Утверждается, что после этой речи транслировали ее перевод на обыкновенный язык; если это и так, то никаких свидетельств этому не сохранилось. (via languagehat)

Мне кажется, это очень правильно. Власть должна говорить на своем, совершенно отдельном языке, который при большом желании (а оно у кого-нибудь наверняка появится) можно было бы, с трудом, выучить. Иначе, если там начинают использовать знакомые всем остальным слова, то только хуже, потому что смысл-то у них все равно совсем другой.

В каком-то смысле, это языковое расслоение уже произошло в области судебной практики - для того, чтобы полностью разобрать короткий обмен репликами между адвокатом, прокурором и судьей, нужно долго учиться.

(no subject)

15 августа 1945 года по радио в Японии была проиграна пластинка с записанной немного ранее речью императора Сёва (тогда известного под своим личным именем, Хирохито). Император сообщил, что принимает условия капитуляции.

Для большинства японцев это был первый и единственный раз, когда они услышали голос императора (собственно, до тех пор, за всю историю, Божественные Сыновья Аматэрасу никогда не опускались до прямого обращения к простолюдинам). Но для того же большинства эта речь была едва понятной. Император говорил на придворном японском - языке, который не развивался со средних веков (в каком-то смысле, он является четвертым "уровнем вежливости"). Утверждается, что после этой речи транслировали ее перевод на обыкновенный язык; если это и так, то никаких свидетельств этому не сохранилось. (via languagehat)

Мне кажется, это очень правильно. Власть должна говорить на своем, совершенно отдельном языке, который при большом желании (а оно у кого-нибудь наверняка появится) можно было бы, с трудом, выучить. Иначе, если там начинают использовать знакомые всем остальным слова, то только хуже, потому что смысл-то у них все равно совсем другой.

В каком-то смысле, это языковое расслоение уже произошло в области судебной практики - для того, чтобы полностью разобрать короткий обмен репликами между адвокатом, прокурором и судьей, нужно долго учиться.