(no subject)

Смотритель полуофициального Пелевинского сайта каким-то образом вышел на мой перевод (хотя Мошков его снял, и уже порядочное время как - по следам разборок с кмру) и попросил у себя вывесить.

Поэтому пролистал еще раз; две мысли. Во-первых, совершенно не хочется его править, улучшать, вообще трогать - кроме в паре мест согласования времен. Что подтверждает мое озарение о том, когда же можно избавиться от текста: если сказал, что хотел, единственным возможным образом (или близко к тому), то вот и избавился. Это не значит, кстати, что сейчас не перевел бы все вообще иначе, полностью другими словами - но только потому, что говорил бы, скорее всего, немного не то; а так, как есть, исчерпывающе отражает состояние шестилетней давности, и смотрю уже отчужденно, замечая (с точки зрения возможной дальнейшей работы) только технические огрехи, самый поверхностный уровень.

А кроме того, понял, что там внутри и содержится первый опыт перевода рифмованных строк, и вспомнил свое удивление, в то время, тем, насколько быстро и естественно они были отлиты в новую форму - невеликого, конечно, качества, но речь не о том, а о естественно установленной изоморфности, которая и дожидалась меня для воплощения; четверостишия там ближе к концу, и я заранее знал, что придется их обходить, оставлять за собой, заканчивать сперва основной корпус, хотя этого не переношу до физической неприятности (и программирую, кстати, так же - могу зависнуть над мелочью, но не плодить //TODO; мешает иногда), заранее смирял себя, убеждал, что нет в том позора, и убедил, а потом в нужный момент не заметил даже этого грозившего издали препятствия, перешагнул через кочку, где стоял когда-то пятиметровый Адрианов вал.

(no subject)

Смотритель полуофициального Пелевинского сайта каким-то образом вышел на мой перевод (хотя Мошков его снял, и уже порядочное время как - по следам разборок с кмру) и попросил у себя вывесить.

Поэтому пролистал еще раз; две мысли. Во-первых, совершенно не хочется его править, улучшать, вообще трогать - кроме в паре мест согласования времен. Что подтверждает мое озарение о том, когда же можно избавиться от текста: если сказал, что хотел, единственным возможным образом (или близко к тому), то вот и избавился. Это не значит, кстати, что сейчас не перевел бы все вообще иначе, полностью другими словами - но только потому, что говорил бы, скорее всего, немного не то; а так, как есть, исчерпывающе отражает состояние шестилетней давности, и смотрю уже отчужденно, замечая (с точки зрения возможной дальнейшей работы) только технические огрехи, самый поверхностный уровень.

А кроме того, понял, что там внутри и содержится первый опыт перевода рифмованных строк, и вспомнил свое удивление, в то время, тем, насколько быстро и естественно они были отлиты в новую форму - невеликого, конечно, качества, но речь не о том, а о естественно установленной изоморфности, которая и дожидалась меня для воплощения; четверостишия там ближе к концу, и я заранее знал, что придется их обходить, оставлять за собой, заканчивать сперва основной корпус, хотя этого не переношу до физической неприятности (и программирую, кстати, так же - могу зависнуть над мелочью, но не плодить //TODO; мешает иногда), заранее смирял себя, убеждал, что нет в том позора, и убедил, а потом в нужный момент не заметил даже этого грозившего издали препятствия, перешагнул через кочку, где стоял когда-то пятиметровый Адрианов вал.