к предыдущему

Йокогаму (а не какой-то другой японский город) Аксенов выдернул из своего подсознания почти наверняка потому, что это всю жизнь был единственный способ попасть в Японию у всех на слуху - паромом из Находки; наверняка были какие-то рассказы ходивших туда моряков, а-ля Конецкий, о жизни в порту. Паром, кстати, до сих пор ходит, только теперь уже всего раз в неделю.

Пошел искать расписание, и наткнулся на записки господина Тидзимацу Кадзуо. Озаглавлены они "Мысли о государственных границах". Вот начало (в переводе с английского, к сожалению):

"Впервые я посетил Москву в сентябре 1967 года. В то время не было прямого авиационного сообщения, и поэтому я отправился на корабле из Йокогамы в Находку, этот путь занял у меня три дня и две ночи, потом поездом в Хабаровск, откуда уже на самолете прибыл в Москву; все путешествие заняло у меня три ночи и четыре дня. Судно было советский пассажирский корабль "Орджоникидзе". Большая часть пассажиров путешествовала таким образом в Европу, через Москву. Множество людей, пришедших проводить своих друзей и близких, собрались на причале, и в обрамлении цветных ленточек заметна была в их лицах печаль расставания. Среди суеты и суматохи я обратился к мыслям о том, что покидаю свою страну, и они тронули меня особенно глубоко.

В первый вечер на корабле я горько вздыхал, наблюдая за русскими танцами в кают-компании, затем участвовал в викторине, и видел фильм, снятый по одному из произведений Пушкина; сердце мое отдалось сполна путешествию. Однако следующим утром, когда я вышел на палубу, у меня не было слов от удивления. Мы шли в спокойной воде, в виду берегов Санрику по левому борту. Более того, мы находились на таком расстоянии от берега, что можно было, прыгнув в воду, достичь его вплавь. Мы еще вовсе не покинули японских владений. Сцена на пристани вчерашним днем, тысячи полощущихся на ветру ленточек, девушка, что не удержала слез, опасаясь, не станет ли ее разлука постоянной - какой же смысл был в этом? Я не смог продолжать размышления, и только стоял, пораженный."

Мы их все же никогда не поймем. Как и они нас. На кокю и западном кото.

к предыдущему

Йокогаму (а не какой-то другой японский город) Аксенов выдернул из своего подсознания почти наверняка потому, что это всю жизнь был единственный способ попасть в Японию у всех на слуху - паромом из Находки; наверняка были какие-то рассказы ходивших туда моряков, а-ля Конецкий, о жизни в порту. Паром, кстати, до сих пор ходит, только теперь уже всего раз в неделю.

Пошел искать расписание, и наткнулся на записки господина Тидзимацу Кадзуо. Озаглавлены они "Мысли о государственных границах". Вот начало (в переводе с английского, к сожалению):

"Впервые я посетил Москву в сентябре 1967 года. В то время не было прямого авиационного сообщения, и поэтому я отправился на корабле из Йокогамы в Находку, этот путь занял у меня три дня и две ночи, потом поездом в Хабаровск, откуда уже на самолете прибыл в Москву; все путешествие заняло у меня три ночи и четыре дня. Судно было советский пассажирский корабль "Орджоникидзе". Большая часть пассажиров путешествовала таким образом в Европу, через Москву. Множество людей, пришедших проводить своих друзей и близких, собрались на причале, и в обрамлении цветных ленточек заметна была в их лицах печаль расставания. Среди суеты и суматохи я обратился к мыслям о том, что покидаю свою страну, и они тронули меня особенно глубоко.

В первый вечер на корабле я горько вздыхал, наблюдая за русскими танцами в кают-компании, затем участвовал в викторине, и видел фильм, снятый по одному из произведений Пушкина; сердце мое отдалось сполна путешествию. Однако следующим утром, когда я вышел на палубу, у меня не было слов от удивления. Мы шли в спокойной воде, в виду берегов Санрику по левому борту. Более того, мы находились на таком расстоянии от берега, что можно было, прыгнув в воду, достичь его вплавь. Мы еще вовсе не покинули японских владений. Сцена на пристани вчерашним днем, тысячи полощущихся на ветру ленточек, девушка, что не удержала слез, опасаясь, не станет ли ее разлука постоянной - какой же смысл был в этом? Я не смог продолжать размышления, и только стоял, пораженный."

Мы их все же никогда не поймем. Как и они нас. На кокю и западном кото.