(no subject)

Потому что на самом деле невозможно ведь взаимодействовать с миром напрямую; мы слепы в этом смысле, реальность не отпечатывается на сетчатке. И, как слепой, каждый человек выстраивает свою копию, с которой и общается (более или менее удачную - хотя в последнем случае жизнь тяжелая, конечно, но некоторые предпочитают: можно бороться с трудностями, запас которых никогда не иссякает). Так вот, любая снесенная развалюха, не представлявшая никакой архитектурной и культурной ценности, важна потому, что на ее месте в голове стоит элемент, вплетенный в картину; убрать - все равно что стул в темной комнате передвинуть. Привыкнешь, конечно, но понатыкаешься первое время. Хотя, собственно, не привыкнешь никогда, только частота натыканий уменьшится. Но не исчезнет. А то и еще хуже - выключатель перенести на другую стену.

Город неудобно надевать с утра, если трет вдруг шов в каком-то месте.

(У Пратчетта была кошка, которая каждый день ходила по одному и тому же маршруту, обходя мебель и ожидая открытых дверей; если на пути попадались чьи-то ноги, то втыкалась в них и стояла, пока ноги не уходили).

Не помню, рассказывал ли уже: как мне в западной Ирландии, в глухом Мэйо (God help us), объясняли дорогу к гостиничке - проехать через деревню, потом направо, потом мимо строящегося дома. Самый оказался устойчивый элемент ландшафта, коробка без крыши, бурьян выше головы внутри и снаружи.

Что угодно может быть, на самом деле. Запах дешевой карамели из подвального окна кондитерской. Весеннее солнце на дне стакана с газировкой (два сиропа: убрать стакан, когда начинает литься вода, потом бросить вторую монетку). Стук типографских машин и кабанья туша, истекающая кровью.

(no subject)

Потому что на самом деле невозможно ведь взаимодействовать с миром напрямую; мы слепы в этом смысле, реальность не отпечатывается на сетчатке. И, как слепой, каждый человек выстраивает свою копию, с которой и общается (более или менее удачную - хотя в последнем случае жизнь тяжелая, конечно, но некоторые предпочитают: можно бороться с трудностями, запас которых никогда не иссякает). Так вот, любая снесенная развалюха, не представлявшая никакой архитектурной и культурной ценности, важна потому, что на ее месте в голове стоит элемент, вплетенный в картину; убрать - все равно что стул в темной комнате передвинуть. Привыкнешь, конечно, но понатыкаешься первое время. Хотя, собственно, не привыкнешь никогда, только частота натыканий уменьшится. Но не исчезнет. А то и еще хуже - выключатель перенести на другую стену.

Город неудобно надевать с утра, если трет вдруг шов в каком-то месте.

(У Пратчетта была кошка, которая каждый день ходила по одному и тому же маршруту, обходя мебель и ожидая открытых дверей; если на пути попадались чьи-то ноги, то втыкалась в них и стояла, пока ноги не уходили).

Не помню, рассказывал ли уже: как мне в западной Ирландии, в глухом Мэйо (God help us), объясняли дорогу к гостиничке - проехать через деревню, потом направо, потом мимо строящегося дома. Самый оказался устойчивый элемент ландшафта, коробка без крыши, бурьян выше головы внутри и снаружи.

Что угодно может быть, на самом деле. Запах дешевой карамели из подвального окна кондитерской. Весеннее солнце на дне стакана с газировкой (два сиропа: убрать стакан, когда начинает литься вода, потом бросить вторую монетку). Стук типографских машин и кабанья туша, истекающая кровью.