Звук тепловозной сирены за окном - тянусь, а не отстраняюсь. Не понимаю даже, как можно это, железнодорожное, считать досадой, докукой.
Дом той бабки, к которой "привозили" раз в пару месяцев,
выходил окнами одиннадцатого этажа на "горку" станции грузовой окружной дороги; шум не ослабевал, но и не усиливался, в те редкие ночи, когда меня, маленького, оставляли там, по потолку ходили иссиня-белые лучи прожекторов, громкоговоритель сипел уверенно и невнятно. Утром, шлепая босыми ногами по нагретому солнцем (уже передвинувшимся к тому времени) паркету коридора, я выходил в жизнь, где занятия оттеняли постоянное присутствие рядом этого улья. Спускаться к путям, прыгать через стрелки, считать вагоны - меня брали всего раз или два.
Здесь железная дорога - довесок, припека. Локомотивы, один-в-один похожи на маневровые, неторопливо тянут за собой платформ с десяток, все больше контейнеры. Чтобы проехать с одного берега на другой, нужно брать тикет с меняньем пересадки. Развал трансконтинентальной системы, по пророчеству тетушки Айн, несомненно, пришел, но так и ушел незамеченным, помявшись в передней. Читал, что какой-то очередной съехавший от неспособности потратить свои миллиарды содержал некоторое время не личный самолет, а личный вагон, и вместо ожидаемой зависти - только недоумение.