О мелких деталях
Mar. 27th, 2006 03:54 pmКниги пана Станислава - были для меня, пожалуй, первыми, у которых понятие "перевод" и "переводчик" выделилось производством в отдельную сущность; я понял, ощупывая заусенцы и шероховатости текста, понял внезапно, одномоментно, что писатели не разговаривают (сами по себе, out of the box) обязательно на том языке, который понимаю я - но! их язык проступает явственно и безошибочно, знакомо и знаково, под русскими буквами, как под слоем кальки. Я даже запоминал, ассоциировал намертво с ощущением обложки и цветом бумаги, их имена, вернее, в советских традициях, фамилии и один инициал: Е. Вайсброт, Р. Нудельман, К. Душенко; имен, скрывающихся за этими автоматическими результатами запросов в детскую память - так и нет.
А интересно в этой истории то, что еще одно открытие было мне подарено теми же книгами вторично, много позже, на втором моем языке, непревзойденным Майклом Канделем (который заслуженно поместился, среди биографических данных, в шапке англоязычной википедической статьи о Леме). Это был антитезис: "конечно, разговаривают" (а синтез, разумеется - "даже когда слова принадлежат знакомому языку, писатель все равно может говорить на незнакомом, а иногда - и наоборот").
"Wyprawa piąta A, czyli Konsultacja Trurla":
"After an undetermined amount of time something appears, what it is nobody knows, except that it's hideous and no matter from which angle you look at it, it's even more hideous. Whatever it is flies up, lands on the highest peak, so heavy you can't imagine, makes itself comfortable and doesn't budge. But it's an awful nuisance, all the same.
So those who are in the proximity say: "Excuse us, but we are the Steelypips, we have no dread, we don't live on a planet but in a machine instead, and it's no ordinary machine but a dream of a machine, with springs and gears and perfect in every respect, so beat it, nasty thing, or you'll be sorry.""
(Transl. - M. Kandel)
"Немного времени миновало - и снова что-то появляется, летит, а неизвестно что, но только до того страшное, что и не знаешь, как смотреть, - с какой стороны ни глянь, одна другой ужасней. Прилетело, разошлось, сошлось, село на самой верхушке, тяжелое как невесть что, сидит - и ни с места. А уж мешает - больше некуда.
Ну вот, те, кто поближе, говорят: "Эй, ты, мы сталеглазые, не боимся ничего, живем не на планете, а в машине, а машина эта не простая, машина машин, вся разукрашенная, отлично налаженная, зубчатая, кристальная и со всех точек зрения идеальная, так что убирайся, паскуда, а то будет тебе худо"."
(пер. - А. Громова)
С какой стороны ни глянь, одно другого прекрасней (а как глаза в кучку состроишь и с обеих сразу глянешь - так и вовсе чудеса, параллакс вылезает и за собой оригинал тащит). Неудивительно, кстати, что в этом интервью (ведущемся на немецком при помощи английского переводчика) Лем несколько раз касается темы перевода, и заодно (о, любимая моя ноосфера) упоминает, что переписывается - конечно же, с Хофштадтером. Который, уяснив для себя проблемы кольцевых метассылок, занялся именно переводами.
Так вот. Как человек, Лем для меня никогда и не существовал. Не было такого места и времени, где можно было бы пересечь, физически, мою вселенную и его вселенную. Книги же, напротив, были всегда (не было такого времени, когда их не существовало). И переводчики; появились сами, как только возникла необходимость, и растворились, выполнив задачу.
А интересно в этой истории то, что еще одно открытие было мне подарено теми же книгами вторично, много позже, на втором моем языке, непревзойденным Майклом Канделем (который заслуженно поместился, среди биографических данных, в шапке англоязычной википедической статьи о Леме). Это был антитезис: "конечно, разговаривают" (а синтез, разумеется - "даже когда слова принадлежат знакомому языку, писатель все равно может говорить на незнакомом, а иногда - и наоборот").
"Wyprawa piąta A, czyli Konsultacja Trurla":
"After an undetermined amount of time something appears, what it is nobody knows, except that it's hideous and no matter from which angle you look at it, it's even more hideous. Whatever it is flies up, lands on the highest peak, so heavy you can't imagine, makes itself comfortable and doesn't budge. But it's an awful nuisance, all the same.
So those who are in the proximity say: "Excuse us, but we are the Steelypips, we have no dread, we don't live on a planet but in a machine instead, and it's no ordinary machine but a dream of a machine, with springs and gears and perfect in every respect, so beat it, nasty thing, or you'll be sorry.""
(Transl. - M. Kandel)
"Немного времени миновало - и снова что-то появляется, летит, а неизвестно что, но только до того страшное, что и не знаешь, как смотреть, - с какой стороны ни глянь, одна другой ужасней. Прилетело, разошлось, сошлось, село на самой верхушке, тяжелое как невесть что, сидит - и ни с места. А уж мешает - больше некуда.
Ну вот, те, кто поближе, говорят: "Эй, ты, мы сталеглазые, не боимся ничего, живем не на планете, а в машине, а машина эта не простая, машина машин, вся разукрашенная, отлично налаженная, зубчатая, кристальная и со всех точек зрения идеальная, так что убирайся, паскуда, а то будет тебе худо"."
(пер. - А. Громова)
С какой стороны ни глянь, одно другого прекрасней (а как глаза в кучку состроишь и с обеих сразу глянешь - так и вовсе чудеса, параллакс вылезает и за собой оригинал тащит). Неудивительно, кстати, что в этом интервью (ведущемся на немецком при помощи английского переводчика) Лем несколько раз касается темы перевода, и заодно (о, любимая моя ноосфера) упоминает, что переписывается - конечно же, с Хофштадтером. Который, уяснив для себя проблемы кольцевых метассылок, занялся именно переводами.
Так вот. Как человек, Лем для меня никогда и не существовал. Не было такого места и времени, где можно было бы пересечь, физически, мою вселенную и его вселенную. Книги же, напротив, были всегда (не было такого времени, когда их не существовало). И переводчики; появились сами, как только возникла необходимость, и растворились, выполнив задачу.